«Время новостей» N°95, 30
мая 2002
http://www.vremya.ru/print/23573.html
«Реквием»
Локшина исполнен в Москве
В Большом зале Консерватории прошел вечер памяти жертв ГУЛАГа
29 мая 2002 года в Большом зале Московской консерватории в рамках IV международной конференции «Сопротивление в ГУЛАГе» прошел
концерт
симфонической музыки, на котором впервые в России был исполнен
«Реквием»
Александра Локшина.
«Реквием» прозвучал в исполнении Государственного академического
оркестра им.
П.И. Чайковского под управлением Рудольфа Баршая. Дирижер с мировым
именем,
Баршай специально прилетел в Москву на эту премьеру. Он заявил, что
ставит
Александра Локшина (1920--1987) в один ряд с крупнейшими композиторами
ХХ века
-- Б. Бартоком, И. Стравинским, Д. Шостаковичем -- и считает своей
задачей
достойно представить первое исполнение «Реквиема» в России.
Симфонический концерт был организован Московским историко-литературным
обществом «Возвращение» при содействии компании «Базовый элемент» и
посвящен
памяти жертв ГУЛАГа и нацистских лагерей. Это уже четвертая конференция
такого
рода, и имя Александра Локшина на этот раз было выбрано не случайно --
в начале
30-х годов его семья была репрессирована и лишена гражданских прав.
Во вступительном слове председатель общества «Возвращение» Семен
Виленский
отдельно поблагодарил за поддержку и помощь главу «Базового элемента»
Олега
Дерипаску и председателя высшего научно-консультационного совета
компании
Константина Ремчукова.
Во втором отделении концерта прозвучала 9-я симфония до-мажор Франца
Шуберта. В
концерте принял участие хор Академии хорового искусства под управлением
Виктора
Попова.
24.07.2002
Время МН
Я
все еще воюю
Легендарный Рудольф Баршай продолжает отстаивать принципы
Его имя — из первого эшелона звезд отечественной культуры. Созданный им в 1955 году Камерный оркестр так и остался непревзойденным эталоном.
В 1977 году Баршай эмигрировал — рвался дирижировать большими оркестрами, лучшими в мире. Мечта сбылась — при том, что он чужд всем мафиям, хотя заманивали все! Обосновался Баршай в Швейцарии. С некоторых пор бывает с концертами в Москве. Последний, майский, стал еще и поступком: Баршай сыграл Реквием своего оклеветанного друга Александра Локшина.
— Откуда пошли домыслы, будто Локшин сотрудничал с НКВД? Из-за этого его музыка все еще бойкотируется.
— Все эти разговоры — полный абсурд! Локшин был титаническая личность, благороднейший, тонкий, чувствительный человек. Это одна из самых гигантских фигур в русской музыке. Я знаю все его 11 симфоний — одна другой краше и сильней... До меня тоже дошли слухи, что он в конце 40-х донес в НКВД на каких-то своих знакомых. Так вот, среди них как будто была дама, которая потом говорила, что она была его невестой и он донес на нее, потому что хотел от нее избавиться. Эта же дама потом утверждала, что была женой Рихтера. Я хорошо знал Рихтера, но с этой дамой незнаком, никогда не встречался. И больше не хочу продолжать эту тему.
— Несчастья Локшина начались гораздо раньше. Его исключили из консерватории в 41-м за ораторию по "Цветам зла" Бодлера, потому что Бодлер считался "упадническим". В 48-м уволили с работы — подпал под "борьбу с космополитизмом и формализмом". Что такого "ужасного" было в его сочинениях?
— Большая часть его симфоний — на тексты Шекспира, Пушкина, Киплинга, Блока. Они очень раздражали чиновников. Вот вам история с Третьей симфонией на слова Киплинга. Там есть потрясающие моменты, например, как солдат пишет матери письмо с фронта: "Кто будет плакать, когда меня убьют? Ты, Mother...". Разве что чурбан может слушать эту музыку спокойно. Симфонию запретили: "Киплинг — идеолог империализма". В 70-е годы Локшину предложили компромиссный вариант: Киплинга забыть! И пусть советский поэт напишет другие стихи. Вместо Индии пусть будет Вьетнам. А вместо английских солдат — американские. И посулили Ленинскую премию. Но он благу предпочитал правду. Я верю, что Шурино время придет. Люди будут слушать и наслаждаться. Про Малера Римский-Корсаков тоже написал когда-то в рецензии: "Кому нужны эти гигантские постройки!". Ну и что?..
— Самые большие недостатки современных дирижеров?
— К сожалению, дирижерская профессия о-очень часто превращается в бизнес. Люди торгуют своим талантом, делают карьеру иногда за счет своих коллег. Но самое главное — многие дирижеры заигрывают с оркестрами. Не работают с ними серьезно и честно. Стараются, наоборот, угодить музыкантам, поменьше репетировать. Оркестранты таких любят. А еще больше тех, кто вообще не репетирует. Мол, мы и сами все знаем, вы нам только помашите! Где хотя бы те Бостонский, Филадельфийский, Кливлендский, которые приезжали в СССР? Это же сидело сто гениев на сцене! А теперь? Жалко смотреть. Слушать — неприятно. А почему все пропало? Потому что дирижер танцует перед ними. А вот настоящих педагогов, воспитателей, какими были Мюнш, Орманди, Сэлл, — их уже нету. Поэтому полно неухоженных оркестров.
— Какие сочинения для вас олицетворяют Россию?
— Andante cantabile из Первого квартета Чайковского. Его Четвертая симфония. Вторая Бородина. Фортепьянные концерты Рахманинова. Особенно Второй и Третий. Хотя Рахманинов — не мой герой.
— Трудно объяснять иностранным музыкантам характер русской музыки?
— Нелегко. У них об этом своеобразные представления. Иногда какие-то очень глупые. Они думают, что русскую музыку надо играть на колхозный манер. Даже Венский симфонический оркестр. Я играл с ними Десятую Шостаковича. И там вторая часть такая бурная, маршеобразная почти. И им привиделись чуть ли не комбайны, что ли, с тракторами. Один музыкант даже написал на своей партии: "kolchoz". Это именно их представление о русской музыке.
— Рудольф Борисович, с удивлением обнаружила в словаре, что вы родились в станице Лабинская. Ничего себе "швейцарец" Баршай!
— Мой дед был кубанский казак в очень высоком чине. Лабинская — это в Краснодарском крае, на реке Лаба, притоке Кубани. Предгорье Кавказа. Горы уже видны, река изумительная. Край сказочный, незабываемый, сладостный. Лучше не встречал. Я так по нему скучаю! Когда мне было четыре года, начались сталинские репрессии. У нас по наследству от деда был дом. А это значило — либо отправиться в места, не столь отдаленные, либо прямо на расстрел. Папа в ночь, когда он узнал, что расстреляли маминого кузена, велел всем тотчас собираться. И я помню себя четырехлетним мальчиком, на рассвете, часа в четыре утра, сидящим на телеге в бабушкином платке, на груде узлов и вещей. Мы уехали в Среднюю Азию. Так папа, почти по Солженицыну, спас семью. Потому что местные НКВД преследовали только по своему округу, а дальше розыск прекращался. Узбеки были к нам дружественны. Папа был главным бухгалтером в хлопковом совхозе, его всюду уважали. Но как только он встречал какого-нибудь знакомого — мы немедленно переезжали в другой кишлак.
Кончилось тем, что мы сели на пароход и через Каспийское море переплыли в Баку... В общем, детство у меня было живописное.
— Вы славитесь дотошностью в восстановлении подлинников. Что интересного было за последние годы?
— Восстановление всех пяти частей Десятой симфонии Малера. Он же оставил ее неинструментованной. Четыре года я работал день и ночь. А вынашивал этот труд лет двадцать.
— Что вы брали за основу?
— Рукописи. Их сохранила в Вене Альма Малер. А факсимильными копиями снабдили меня члены голландского Малеровского общества. Приехали и сказали: вы должны это сделать! В Десятой Малера самое замечательное — последняя часть, Адажио. Там есть одно место, где музыка достигает неба. Абсолютное совершенство. И там написано: "Fur Dich leben, fur Dich sterben, Almchen" — "Для тебя жить, для тебя умереть, Альмочка!".
— Про вашу жену тоже ходят легенды.
— Моя жена — чрезвычайно одаренный музыкант. Пианистка, клавесинистка, органистка. Она прекрасно владеет всеми хитростями звучания. Лена не раз мне очень помогла. Признаться, я мечтаю хорошенечко позаниматься на альте и сыграть с ней концерт.
— Рудольф Борисович, вы дирижер-тиран?
— Я добиваюсь от музыкантов, чтобы они хорошо играли. Я работаю с теми оркестрами, о которых заведомо знаю, что они это могут.
— Какая у вас самая высокая похвала?
— "Вот теперь хорошо".
— И все???
— А у Шостаковича, знаете, была какая? "Теперь все в порядке".
— Выдайте страшный секрет: почему валторны всегда так фальшивят?
— Очень часто виноват дирижер. Как Шостакович говорил: "Вы попробуйте развернуть всю валторну: получится расстояние от Москвы до Ленинграда". Она же длинная, и все это нужно продуть.
— То есть валторнистам трудно вовремя вступить?
— В общем да. Они должны рассчитать и послать воздух, звук немножечко заранее. Дирижер чуть рано дал знак, как мы говорим, подсек — и валторнист с испугу киксует.
— Сколько концертов вы сыграли в жизни?
— Не считал никогда. В год несколько десятков. Одну цифру помню — как мы здесь, еще в Москве, отмечали тысячный концерт Камерного оркестра, Рихтер солировал. Когда я приезжаю в Россию, больше всего мне не хватает трех человек: Рихтера, Шостаковича и Локшина. Эти потери для меня невосполнимы.
— Это правда, что Рихтер в жизни был мягкий, бесхарактерный?
— По-моему, нет... Рихтер уникальный был партнер. Никто и никогда в мире из солистов мне не был так близок и понятен. Вообще только с двумя музыкантами у меня никогда не возникало проблем. Это Рихтер и Ойстрах. Ни разу! Потому что проблемы возникают когда? Когда партнер не в состоянии технически или музыкально сыграть то, что вы предлагаете. Вот он вам и возражает. Рихтер и Ойстрах могли тотчас сыграть то, что вы хотите, но, предположим, им такой вариант не нравился, и тогда я уже прислушивался к их предложению... С Рихтером мы сыграли в Японии его последние в жизни концерты — три Концерта Моцарта, записали их... Я помню, мы пришли на репетицию, Рихтер увидел, что в Токийском оркестре очень много женщин, и даже остановился: "О-о-о, это же не оркестр, это Frauenkapelle! Потом мы стали играть, и в одном месте у Моцарта в ре мажоре появляется уменьшенный септаккорд. И я объясняю оркестру по-немецки через переводчицу: "Моцарт — радостный, веселый, лучезарный, но он, еще маленький мальчик, уже понимает, что не все в порядке в этом мироздании. И дает этот тревожный септаккорд. Вот так вы это должны сыграть!". И Рихтер вдруг откликается: "А это уже философия!"...
— Вы только классику дирижируете? А сегодняшних композиторов не любите?
— Очень люблю и очень даже ими интересуюсь. Но среди авангарда много жулья. Когда музыкант он никакой, а просто что-то придумывает. Для меня критерий хорошего композитора знаете какой? Я бы каждому композитору предложил написать фугу в стиле Баха. Уверяю вас, это очень трудно. Жулик не сможет! Он может только "пум — пум"... "трам-тарьям"...
— Для вас кто сегодня ведущие композиторы?
— В первую очередь Пьер Булез. Немецкий композитор Вольфганг Рим — серьезный человек. Лигети. Куртаг. Они тоже экспериментируют, но они честные музыканты. А то ведь есть такая порода людей — тебе и выразить-то нечего, а ты берешь большие темы. Таких всегда было много.
— Вот-вот начнется конкурс Чайковского. Какой совет вы дали бы будущим лауреатам?
— Каждый лауреат должен понять: ничего не произошло! Лауреатство либо мало поможет, либо не поможет совсем. Скрипачам и пианистам сейчас пробиться необычайно трудно. Это связано и с деятельностью менеджеров: одних исполнителей они сознательно выдвигают, других с таким же успехом задвигают. Доходит до того, что они могут взять исполнителя под свое крыло только для того, чтобы он не составлял конкуренции любимцам.
— Зачем тогда вообще участвовать в конкурсах?
— Сама подготовка к конкурсу невероятно двигает музыканта.
— Что надо оценивать в первую очередь?
— Музыкальную сторону! И только потом уже техническую. Несколько лет я возглавлял конкурс дирижеров имени Тосканини в Парме. И я далеко не всегда был согласен с жюри. Много видал я фокусников, умеющих кистями вертеть. Но, знаете, как Шостакович говорил: "Руку набили, пора бы набить голову"!.. Я разочаровался и ушел с этого поста. Сейчас я получил приглашение возглавить конкурс имени Митропулоса в Афинах. И я опять попытаюсь отстоять свои принципы. Сколько же приходится воевать!
— Но есть какие-нибудь четкие критерии?
— В спорте проще. Сантиметры, секунды. Музыка же — дело туманное. Но специалисты разберутся, правильна ли фразировка у Шуберта. Или соотношение нюансов у Гайдна, Бетховена или Шостаковича... Бах сказал сыну: "Ты снискал большой успех у толпы? Значит, ты был плох. Надо иметь успех у избранных — у тех, кто действительно разбирается".
— О ком вы могли бы сказать: "Вот человек, у которого есть чему поучиться!"?
— О Пьере Булезе.
— У нас очень обострились отношения музыкантов и критиков. Вы читаете рецензии на себя?
— На Западе на критику не очень обращают внимание. Критики — это часто неудачники. В большинстве случаев невежественные. Ими движут интриги, подкуп, страсть прослыть остроумными. Однажды я играл симфонию Моцарта "Юпитер", и какой-то остроумец написал: "От исполнения веяло сибирским холодом". В этот же день об этом же концерте в другой газете появился заголовок "Пламенный Моцарт". Или такая история. В Тюбингенском университете попросили заменить Сюиту Баха на Дивертисмент Бартока, потому что прочли в газете, что в Штутгарте это исполнение имело большой успех. Я согласился. А после концерта один критик написал: "Баха русские музыканты, к сожалению, сыграли с налетом сентиментальности Чайковского"... А что вы скажете на то, что меня сначала долго сравнивали с Клемперером, а потом я стал носить усы — стали сравнивать с Тосканини? Просто чушь какая-то!.. Вот если бы, например, Булез про меня написал — я бы такую рецензию внимательно прочел.
Беседовала Наталья Зимянина, "Время МН" 24.07.2002